-Что?.. Что?-проговорил он спросонья.-Кити! Что?
-Ничего,-сказала она, со свечой в руке выходя из-за перегородки.-Ничего.Мне нездоровилось,-сказала она, улыбаясь особенно милою и значительною улыбкою.
-Что? началось, началось,-испуганно проговорил он.-Надо послать,-и он торопливо стал одеваться.
-Нет, нет,-сказала она, упыбаясь и удерживая его рукой.-Наверное, ничего.Мне нездоровилось только немного.Но теперь прошло.
И она, подойдя к кровати, потушила свечу, легла и затихла.Хотя ему и подозрительна была тишина ее как будто сдерживаемого дыханья и более всего выражение особенной нежности и возбужденности, с которою она, выходя из-за перегородки, сказала ему «ничего», ему так хотелось спать, что он сейчас же заснул.Только потом он вспомнил тишину ее дыханья и понял все, что происходило в ее дорогой милой душе в то время, как она, не шевелясь, в ожидании величайшего события в жизни женщины, лежала подле него.
-Костя, не пугайся.Ничего.Но кажется… Надо послать за Лизаветой Петровной.
Свеча опять была зажжена.Она сидела на кровати и держала в руке вязанье, которым она занималась последние дни.
-Пожалуйста, не пугайся ничего.Я не боюсь нисколько,-увидав его испуганное лицо, сказала она и прижала его руку к своей груди, потом к своим губам.
Он поспешно вскочил, не чувствуя себя и не спуская с нее глаз, надел халат и остановился, все глядя на нее.Надо было идти, но он не мог оторваться от ее взгляда.Он ли не любил ее лица, не знал ее выраженья, ее взгляда, но он никогда не видал ее такою… Зарумянившееся лицо ее, окруженное выбившимися из под ночного чепчика мягкими волосами, сияло радостью и решимостью… вдруг все покровы были сняты и самое ядро ее души светилось в ее глазах.И в этой простоте и обнаженности она, та самая, которую он любил, была еще виднее.Она, улыбаясь, смотрела на него; но вдруг бровь ее дрогнула, она подняла голову и, быстро подойдя к нему, взяла его за руку и вся прижалась к нему, обдавая его своим горячим дыханием.Она страдала и как будто жаловалась ему на свои страдания… Но во взгляде ее была нежность, которая говорила, что она не только не упрекает его, но любит за эти страдания… Она страдала, жаловась, и торжествовала этими страданиями, и радовалась ими и любила их.Это было выше его понимания.....
Он уже выходил в гостиную, как вдруг жалостный, тотчас же затихший стон раздался из спальни...
Когда Левин вернулся домой, он съехался с княгиней, и они вместе подошли к двери спальни.У княгини были слезы на глазах, и руки ее дрожали.Увидав Левина, она обняла его и заплакала.
-Ну что, душенька Лизавета Птеровна,-сказала она, хватая за руку вышедшую им навстречу с сияющим и озабоченным лицом Елизавету Петровну.
-Идет хорошо,-сказала она,-уговорите ее лечь.Легче будет....
А прошел только час.Но после этого часа прошел еще час, два, три, все пять часов,..., и положение было все тоже… Но проходили еще минуты, и еще часы, и чувства его страдания и ужаса росли еще больше… Он потерял сознание времени.То минуты,-те минуты, когда она призывала его к себе, и он держал ее за потную, то сжимающую с необыкновенною силою, то отталкивающую его руку,-казались ему часами, то часы казались ему минутами… Он видел ее воспаленное, то недоумевающее и страдающее, то улыбающееся и успокаивающее его лицо.
Он знал и чувствовал,… что эта радость была вне всех обычных условий жизни, были в этой обычной жизни как будто отверстия, сквозь которые показывалось что-то высшее.И одинаково тяжело, мучительно наступало совершающееся, и одинаково непостижимо при созерцании этого высшего поднималась душа на такую высоту, которой она никогда и не понимала прежде и куда рассудок уже не поспевал за нею… И каждый раз, когда из минуты забвения его выводил долетавший из спальни крик, он подпадал под то же самое странное заблуждение, которое в первую минуту нашло на него, он вскакивал, бежал, желал убежать куда-нибудь, а бежал к ней.
Иногда, когда она опять и опять призывала его, он обвинял ее.Но, увидав ее покорное, улыбающееся лицо и услыхав ее слова:«Я измучила тебя», он обвинял Бога, но, вспомнив о Боге, он тотчас просил его простить и помиловать.
Он не знал, поздно ли, рано ли… Вдруг раздался крик, ни на что не похожий.Крик был так страшен, что Левин даже не вскочил, но, не переводя дыхание, испуганно-вопросительно посмотрел на доктора.Доктор склонил голову набок, прислушиваясь, и одобрительно улыбнулся.Все было так необыкновенно, что уже ничто не поражало Левина… Он вскочил, на цыпочках вбежал в спальню, обошел Лизавету Петровну, княгиню и стал на свое место, у изголовья.Крик затих, но что-то переменилось теперь.Что-он не видел и не понимал и не хотел видеть и понимать… Воспаленное, измученное лицо Кити с прилипшей к потному лицу прядью волос было обращено к нему и искало его взгляда.Поднятые руки просили его рук.Схватив потными руками его холодные руки, она стала прижимать их к своему лицу.
-Не уходи! Не уходи! Я не боюсь, я не боюсь!-быстро говорила она.-Мама, возьмите сережки, они мне мешают.Ты не боишься? Скоро, скоро, Лизавета Петровна...
Она говорила быстро, быстро и хотела улыбнуться.Но вдруг лицо ее исказилось, она оттолкнула его от секбя.
-Нет, это ужасно! Я умру, умру! Поди, поди!-закричала она, и опять послышался тот же ни на что не похожий крик.
Левин схватился за голову и выбежал из комнаты.
-Ничего, ничего, все хорошо!-проговорила ему вслед Долли.
Но, чтоб они не говорили, он знал, что теперь все погибло.Прислонившись головой к притолоке, он стоял в соседней комнате и слышал что-то никогда не слыханное им: визг, рев, и он знал, что это кричало то, что было прежде Кити.Уже ребенка он давно не желал.Он теперь ненавидел этого ребенка.Он даже не желал теперь ее жизни, он желал только прекращения этих ужасных страданий.
-Доктор! Что же это? Что эе это? Боже мой!-сказал он, хватая за руку вошедшего доктора.
-Кончается,-сказал доктор.И лицо доктора было так серьезно, когда он говорил это, что Левин понял кончается в смысле-умирает.
Не помня себя, он вбежал в спальню.Первое, что он увидал, это было лицо Лизаветы Петровны.Оно было еще нахмуреннее и строже.Лица Кити не было.На том месте, где оно было прежде, было что-то страшное и по виду напряжения и по звуку, выходившему оттуда.Он припал к дереву кровати, чувствуя, что сердце его разрывается.Ужасный крик не умолкал, он сделался еще ужаснее и, как бы дойдя до последнего предела ужаса, вдруг затих.Левин не верил своему слуху, но нельзя было сомневаться: крик затих, и слышалась тихая суетня, шелест и торопливые дыхания, и ее прерывающийся, живой и нежный, счастливый голос тихо произнес:«Кончено».
Он поднял голову.Бессильно опустив руки на одеяло, необычайно прекрасная и тихая, она безмолвно смотрела на него и хотела и не могла улыбнуться.
И вдруг из того таинственного и ужасного, нездешнего мира, в котором он жил эти 22 часа, Левин мгновенно почувствовал себя перенесенным в прежний, обычный мир, но сияющий теперь таким светом счастья, что он не перенес его.Натянутые струны все сорвались.Рыдания и слезы радости, которых он никак не предвидел, с такою силою поднялись в нем, колебля все его тело, что долго мешали ему говорить.
Упав на колени пред постелью, он держал пред губами руку жены и целовал ее, и рука эта слабым движением пальцев отвечала на его поцелуи.А между тем там, в ногах постели, в ловких руках Лизаветы Петровны, как огонек над светильником, колебалась жизнь человеческого существа, которого никогда прежде не было и которое так же, с тем же правом, с тою же значительностью для себя, будет жить и плодить себе подобных
-Жив! Жив! Да еще мальчик! Не беспокойтесь!-услыхал Левин голос Лизаветы Петровны, шлепавшей дрожавшею рукою спину ребенка.
-Мама, правда?-сказал голос Кити.
Только всхлипывания княгини отвечали ей.
И среди молчания, как несомненный ответ на вопрос матери, послышался голос совсем другой, чем все сдержанно говорившие голоса в комнате.Это был смелый, дерзкий, ничего не хотевший соображать крик непонятно откуда явившегося нового человеческого существа.
Прежде, если бы Левину сказали, что Кити умерла, и что он умер вместе с нею, и что у них дети ангелы, что Бог тут пред ними,-он ничему бы не удивился; но теперь, вернувшись в мир действительности, он делал большие усилия мысли, чтобы понять, что она жива, здорова и что так отчаянно визжавшее существо есть сын его.Кити была жива, страдания кончились.И он был невыразимо счастлив...
Как здорово )) позабылось уже...
Но как же трудно читать из-за того, что язык сменился...