рассказ одной многодетной мамочки ( много букв)

Десять детей Веры Ивановны. (просто рассказ, написанный одной многодетной мамой на конкурс)

Вера Ивановна никогда не мечтала о большой семье. С детства она любила тишину и покой, сторонилась шумных компаний, обществу сверстников предпочитала книги и больше всего на свете любила каникулы. В эти дни, а летом недели и месяцы, не надо было тратить время на уроки, поэтому с самого раннего утра маленькая Верочка завтракала, «забывая» съесть заботливо приготовленный мамой суп, делала себе пару – тройку бутербродов, брала книжку и по старой, скрипучей лестнице забиралась на чердак. Здесь было прохладно, тенистые липы заботливо прикрывали старую шиферную крышу от солнца, немного пыльно и тихо. И самое главное – никто не мог здесь найти Верочку. Даже мама не знала про её тайное убежище, думала, девочка просто гуляет. А Верочка садилась на старое, давно продавленное кресло и погружалась в волшебный мир книги. Прихваченные с собой бутерброды как то сами — собой съедались, но девочка не замечала голода. Гораздо больше она расстраивалась, когда заканчивалась книга. К двенадцати годам Верочка прочитала все книги не только дома, но и в детской библиотеке и перешла во взрослую. Она читала всё, и приключения и любовные романы, и фантастику и стихи, и детективы и старую, проверенную временем классику. Старенькая библиотекарша Василиса Георгиевна за голову хваталась от такого «беспорядочного» на её взгляд чтения, говорила, что девочке пора определится с предпочтениями, но Верочка не хотела определяться. Какие-то книги нравились ей больше, какие-то меньше, какие-то совсем не нравились. Но зависело это не от жанра, скорее от мастерства автора. Естественно, что при такой любви к чтению Верочка решила учиться на библиотекаря. Надо сказать, что незадолго до окончания Верочкой восьмого класса мама родила ещё одну девочку. Сестричка Тамара Верочке почти сразу не понравилась. Сначала она была лысая, морщинистая и до ужаса безобразная, но мама, позабыв про старшую Верочку, сюсюкалась и нянчилась с ней столько, что нелюдимка Верочка впервые почувствовала ревность. К тому же девочка оказалась крикливая, маме приходилось постоянно носить её на руках и на Верочку свалилась стирка пелёнок и готовка обедов и ужинов. Иногда Верочка была так загружена, что не успевала даже сделать уроки, не говоря уж о том, чтобы почитать. А мама, не понимая, что Верочка не успевает приготовить уроки из-за своей загруженности, а вовсе не из за лени, сердилась и называла её лентяйкой. Верочка пыталась спорить – но спорить с мамой было бесполезно, и Верочка совсем замкнулась. Она молча выполняла свои, так внезапно появившиеся и тяготившие её обязанности а поздно вечером, сделав, наконец, уроки валилась спать. Василиса Георгиевна, давно уже не видевшая девочку, забеспокоилась и пришла повидать Верочку. Но мама, измученная постоянным недосыпанием, встретила её неприветливо, и Василисе Георгиевне пришлось уйти. Как Верочке удалось сдать экзамены за восьмой класс – девочка и сама не понимала. Как только аттестат с оценками был получен, Верочка вытащила из тайника на чердаке свою копилку, стащила из маминого шкафа документы и никому ничего не говоря, уехала в город. Поступать на библиотекаря. Маме она оставила записку о том, что она теперь уже совсем взрослая и хочет учиться, а не водится с сопливой сестрой, поэтому просит её не искать и сама писать не будет. Сказать, что Верочке пришлось трудно – это ничего не сказать. Поступила она прекрасно, место в общежитии получила и даже кое какую стипендию получала, но денег этих не хватало катастрофически. Первые три года Верочка с голоду только что не падала, но гордость и страх перед возвращением домой не давали ей смириться и написать письмо матери. Потом она привыкла и даже устроилась работать дворником в доме неподалёку от общежития. За это ей дали небольшую комнатку и осчастливленная Верочка переехала из общей комнаты в свою почти что квартиру. Впервые за долгое время она чувствовала себя почти счастливой. Она жила одна, получала не только стипендию, но и зарплату, пусть небольшую, но этих денег хватало на скромную еду и даже кое какую одежду. А то, что за эти деньги приходилось немало потрудиться, Верочку не пугало. К труду она давно привыкла и даже находила в нём удовлетворение. Маме за всё это время она так и не написала.
По окончании училища Верочку распределили в небольшой рабочий посёлок заведовать сельской библиотекой. Библиотека была небольшая, состоящая всего из трёх небольших комнаток. В одной хранились книги для взрослых, во второй – для детей, а в третьей – самой маленькой, была комната Веры Ивановны. Как только Вера Ивановна приступила к своим обязанностям, в библиотеку зачастили рабочие. Они были шумные, как подростки, в засаленных телогрейках, и Вера Ивановна их поначалу очень боялась. Тем более они то и дело отпускали её разные комплименты и постоянно шутили и громко смеялись. Шум Вера Ивановна не любила, комплиментам не верила и постепенно библиотека почти опустела и у Верочки началась райская жизнь посреди милых её сердцу книг. Она привела в порядок библиотеку, каталог, нарисовала и развесила по стенам разнообразные плакаты и стала обслуживать немногочисленных школьников, старичков и старушек, приходивших скорее пообщаться, чем за книгами и единственного взрослого, но не старого читателя, шофёра бензовоза Петра Щербакова. Это был высокий, очень красивый мужчина, всегда чисто одетый, выбритый и крайне вежливый. Он не отпускал Вере Ивановне сомнительных комплиментов, просто брал книги и уходил, а потом приходил их поменять. Постепенно он Вере Ивановне начал нравиться спустя какое-то время они начали друг с другом общаться и Вера Ивановна впервые в жизни кого-то полюбила. Нет, конечно, она любила маму, но с возрастом, тем более, после рождения Тамары, отдалилась и теперь о ней практически не вспоминала. А когда вспоминала, ничего кроме боли ей эти воспоминания не приносили. А Петра Верочка полюбила чисто и искренне, каждый его приход радовал девушку, волновал, заставлял краснеть, и бешено колотиться сердце. Петру тоже нравилась молодая, красивая и очень скромная библиотекарша. Молодые люди проводили всё больше и больше времени вместе. И Пётр всё чаще говорил Верочке, что неплохо бы им пожениться, а ей переехать к нему в комнату, когда одним, далеко не прекрасным утром Петра не отправили в соседний поселок, доставить полную машину бензина.

Узнав, что Петра нет, Верочка потеряла сознание и впервые в жизни на целую неделю угодила в больницу. Там она и узнала что беременна. Известие о беременности напугало Верочку больше чем смерть Петра. Заводить детей она вовсе не собиралась, хватило опыта с Тамарой. И уж тем более не собиралась растить ребёнка в одиночестве. Там же, в больнице, Вера Ивановна уговорила врачей сделать ей аборт. Никаких угрызений совести и жалости к ребёнку она не испытывала. Равно как и сомнений в правильности своего поступка. Была только тупая боль по ушедшему от неё Петру. Однако очутившись дома, в крохотной комнатушке ставшей ей родной библиотеки, на Верочку навалилась глухая, чёрная тоска. Несмотря на то, что комнатка была её, всё здесь напоминало Вере Ивановне о Пете. Морской бушлат, висевший в углу на вешалке, Петя забыл его, перед тем как уехать в свой последний рейс. Большая красная кружка, из которой он пил чай, подаренная ему Верочкой на день рождения. Старенький, давно уже продавленный диван, на котором они сидели по вечерам. С трудом Верочка дождалась закрытия библиотеки и, выпив на ночь снотворного, выданного в больнице заботливой медсестрой, пожалевшей Верочку, завалилась спать.
Сначала ей приснился Петя. Он шёл в окружении сияющих облаков, укоризненно смотрел на Верочку, а на руках у него сидела маленькая девочка, удивительно похожая одновременно и на Петю и на Веру Ивановну.
«Верочка,- грустно сказал Петя, прижимая к себе девочку,- зачем ты убила нашу дочь, единственное, что могло остаться на земле после меня?»
Верочка слов не могла найти от изумления и испуга, а Петя повернул к ней девочку, малышка протянул к Вере Ивановне крохотные, сияющие ручки и тихо произнесла: «Мамочка…»
Вера Ивановна проснулась от собственного крика и с тех пор угрызения совести не оставляли её ни на минуту. Верочка больше не могла оставаться в этом посёлке, не могла находиться в библиотеке. Она уволилась и уехала обратно, в тот город, где училась. На накопленные за время работы деньги сняла себе скромное жильё и устроилась работать в детскую библиотеку. Здесь народу было побольше, и работы намного больше, а Верочка, впервые за очень долгое время, стала тянуться к людям. Среди них она иногда забывала о своём поступке, который теперь, по прошествии времени, стал казаться ещё более ужасным. Вера Ивановна даже дала своей неродившейся дочке имя и стала иногда с ней разговаривать. Она даже хотела сходить в церковь, но потом испугалось так как не чувствовала что её можно простить. Во время работы она приглядывалась к детям, приходившим в библиотеку, и думала. «А моей Танечке было бы сейчас семь лет, уж, наверное, она бы в это время могла уже читать. Интересно, какие книги она бы любила?» Вера Ивановна стала даже заходить в детские магазины, разглядывать разные костюмчики и детские игрушки. А один раз даже осмелилась и купила удивительно нарядное платье и красивую куклу.
Время шло, боль утраты не забылась, она стала другой, менее острой, но постоянной, никуда не исчезающей. Однажды Вера Ивановна шла на работу и увидела неподалёку от подземного перехода нищенку. Удивительно грязная, неопределённого возраста женщина, держала за руку крохотную, тоненькую как соломинка девчушку лет трёх. Увидев проходившую мимо молодую женщину, нищенка дёрнула малышку за руку, девочка вскинула на Веру Ивановну глаза, протянула руку и женщину как плетью хлестнуло. Глаза у девочки были точь в точь как у Пети, большие и синие как озёра. Вера Ивановна
Торопливо достала кошелёк, вынула из него сторублёвую купюру и протянула её женщине. Женщина суетливо выхватила деньги и заторопилась прочь, а Вера Ивановна ещё долго стояла на дороге, глядя им вслед. После этого Вера Ивановна стала встречать эту женщину с ребёнком довольно часто. Иногда два – три раза в неделю и каждый раз Вера Ивановна давала им деньги. Ей хотелось думать, что нищенка их не пропьет, а потратит на еду для себя и ребёнка. Но девочка по прежнему выглядела худой и изможденной, а однажды Вера Ивановна, уже возвращаясь с работы, увидела нищенку валяющейся на снегу, пьяной, без сознания. Малышка сидела на коленях рядом с матерью и молча, но упорно теребила женщину за руку, пытаясь привести её в чувство. Не помня себя от гнева и отвращения, Вера Ивановна подхватила крохотное тельце девчушки на руки и заторопилась прочь. Подальше от этой женщины. Только принеся девочку домой, Вера Ивановна задумалась, а что же она с ней будет делать. Некоторое время она разглядывала малышку и её на удивление грязную и потрёпанную одежонку, потом решив для начала вымыть и накормить девочку, а потом уж думать – раздела и повздыхав над костлявой фигуркой, посадила в ванну с водой. Девчушка, скорее всего никогда не видевшая ванны, сначала захныкала, но потом расслабилась и позволила себя вымыть. Закутав малышку в огромное махровое полотенце, Вера Ивановна отнесла её на диван и принялась разглядывать её лохмотья. Ни найдя ничего более-менее приличного, Вера Ивановна затолкала тряпьё в мусорный пакет и вынесла в мусоропровод. А вернувшись, нашла девочку крепко спящей. Решив, что сон девочке не помешает, Вера Ивановна сварила малышке манной каши и открыла шифоньер, в поисках чего-нибудь, во что бы можно было одеть малышку. Но ничего подходящего у неё не было, а купленное Танечке платье было велико, поэтому Вера Ивановна решила обратиться к соседке, у которой малышей было трое или кажется даже четверо, и спросить у неё кое какой одежды для девочки. Соседка, услышав от Веры Ивановны, рассказ для чего ей понадобились вещи – поохала, повздыхала, пришла посмотреть на спящую малышку да и выдала Вере Ивановне старенькую но вполне приличную пижамку, халатик, две пары детских колгот и тёплые шерстяные носки. Вера Ивановна приодела проснувшуюся девочку, накормила её и впервые за долгое время почувствовала себя более или менее спокойно. Пока малышка возилась с куклой, после некоторого раздумья выданной ей Верой Ивановной, Верочка помыла посуду, немного ополоснулась сама, перекусила и попробовала поговорить с девочкой. Но на все её вопросы девочка отвечала ясным взглядом голубых как у Пети глаз и, ни разу не вымолвила, ни слова. Решив, что девочка, просто напросто не умеет разговаривать, Вера Ивановна решила пока оставить её в покое. Ночью, когда малышка уснула, Вере Ивановне не спалось. Она, то ужасалась своему поступку, и ей казалось, что её немедленно посадят в тюрьму за похищение ребёнка, то решала немедленно удочерить девочку, то тихо плакала – вспоминая убитую Танечку. Девочка тоже спала беспокойно, ворочалась, крутилась, подкашливала, а к утру у неё поднялась температура. Измученная Вера Ивановна, позвонила на работу и, сказав, что приболела, решила вызвать врача для девочки.
Примерно к обеду пришла врач. Вера Ивановна провела её к девочке и, рассказав историю её появления у себя – попросила осмотреть малышку. Девочка, до этого спокойно игравшая куклой, насторожилась и заплакала, но увидев блестящий фонендоскоп, потянулась к нему ручками. Врач, осмотрев малышку, сказала, что у девочки ангина и застарелый бронхит и в таком состоянии её немедленно нужно отправлять в больницу. Тем более ребёнок не Веры Ивановны и наверняка непривитый, вон, даже оспинки от БЦЖ на ручке нет. А в больнице ребёнка обследуют, вылечат, а после выздоровления поместят в приют.
Вера Ивановна перепугалась, мысль о том, что её придётся расстаться с малышкой, показалась ей невыносимой. Уговорив педиатра не делать этого, подождать хотя бы выздоровления девочки, выслушав все её наставления и советы, Вера Ивановна кинулась к телефону, заказывать лекарства для девочки. Когда улыбчивый курьер принёс лекарства, Вера Ивановна напоила ими малышку, покормила её и уложила спать. Во время всех этих дел Веру Ивановну не переставало удивлять поведение ребёнка. Девочка спокойно и можно даже сказать покорно пила горькие лекарства, тихо и довольно таки аккуратно, только очень неуверенно, ела, послушно шла спать и ни разу не произнесла, ни одного слова, ни разу не закапризничала, не улыбнулась. Перед сном Вера Ивановна попыталась с ней поиграть, но девочка смотрела на неё серьёзно и немного печально. Пришлось Вере Ивановне оставить эти попытки. Она погладила девочку по пушистым, слегка золотистым волосёнкам и, вздохнув, ушла на кухню. Через несколько минут заглянув в комнату, Вера Ивановна увидела, что девочка уже крепко спит. И в это время раздался звонок в дверь. Вера Ивановна вздрогнула и, гадая, кто бы это мог быть, направилась к двери.
За дверью оказалась толстая и одышливая баба Нюра, соседка сверху. В руках у бабы Нюры была толстая книга, аккуратно завёрнутая в газету. Немало подивившись её приходу, Вера Ивановна всё-таки впустила соседку в квартиру и даже проводила её на кухню.
— Чаю мне не наливай, не чаи пришла к тебе распивать,- строго сказала она Вере Ивановне, увидев, что женщина взялась за чайник,- Марина – врачиха наша, сказала мне, что ты ребёночка в дом привела. Девочку. Бродяжку. Что делать с ней думаешь?
— Ну, удочерить, наверное, попытаюсь,- растерянно произнесла Вера Ивановна, гадая, зачем бабе Нюре это нужно знать.
— Не дадут,- по-прежнему строго сказала баба Нюра, — не положено. Квартиры у тебя нет, прописки тоже, ты по сути сама бомжиха, прости меня Господи,- тут баба Нюра так же строго перекрестилась, — отберут девчонку и в приют отправят. Это я тебе точно скажу, я раньше адвокатом работала. Пока здоровье позволяло.
— И что же мне делать,- испуганно спросила у бабы Нюры Вера Ивановна, — не хочу я её отдавать, и уж в приют особенно…
— Помогу я тебе,- баба Нюра покрепче утвердилась на стуле и старенький стул под ней заскрипел – зашатался,- не за так конечно. Ты мне – я тебе.
— Да, да, конечно,- торопливо закивала головой Вера Ивановна,- только денег у меня не очень много…
— Деньги твои мне не нужны,- перебила Веру Ивановну баба Нюра,- у меня то их небось поболе будет, на похороны хватит.
— Но тогда что вам нужно,- ещё больше растерялась Вера Ивановна,- у меня больше ничего нет.
— Ты ведь ребёнка не зря домой привела,- пристально глядя на Веру Ивановну, сказала баба Нюра,- грех за тобой есть, вот ты и пытаешься его покрыть, душу успокоить. Небось, по молодости то аборт сделала, дитя погубила, а теперь родить не можешь и совестью мучаешься?
У Веры Ивановны даже руки задрожали от слов Веры Ивановны.
— Как вы узнали про аборт?- Только и смогла выговорить она.
— И-иии, милая моя,- протянула баба Нюра,- поживи с моё, да поработай где я, небось, и ты разбираться в людях научишься. Я это к тому, что вина твоя – тебе и с ней жить, а помочь удочерить девочку я тебе помогу.
— Но как,- прошептала Вера Ивановна, — раз у меня прописки с квартирой нет. Милицию ведь не обманешь.
— Да и не надо обманывать, я тебе не о том толкую,- баба Нюра положила на стол книгу и опёрлась руками о колени,- у меня квартира четырёхкомнатная, прописана в ней я да внучок мои Антошка, боле у меня никаких родственников нет. Я тебя в квартире пропишу и тебе же её завещаю, и даже адвоката посоветую который поможет тебе девчонку у себя оставить, а ты мне за это поклянешься на Библии,- тут баба Нюра положила руку на завёрнутую в газету книгу,- что Антошеньку моего после смерти не бросишь, в детдом не отдашь и будешь его вместе со свое девочкой воспитывать и заботится.
Вера Ивановна даже не знала, что сказать на такие слова.
— Рак у меня, — спокойно сказала Вере Ивановне баба Нюра, пристально глядя на женщину,- рак и астма. Долго не протяну. Месяца может, два-три ещё поживу, и всё. А мальчишке куда? В детдом? Он за свою жизнь итак настрадался. Родители у него по горам лазить любили, постоянно туда катались. Как-то раз поехали – да под лавину попали. А рёбёнок сиротой остался. И я не вечная. Вот Марина мне сегодня про тебя рассказала, а я и подумала, коли ты о чужой, да по всему видно, глухонемой девчонке печёшься, то моего Антошку тоже в беде не оставишь. Или я не права?
Вера Ивановна не знала, что ответить, но баба Нюра словно и не ждала ответа. Она поднялась, прижала к груди книгу и тяжело, но величаво направилась к двери.
— Надумаешь соглашаться – приходи,- сказала она, когда Вера Ивановна уже закрывала за ней дверь.
Ещё одну ночь Вера Ивановна не спала, а утром, убедившись, что у малышки спала температура, побежала к бабе Шуре. Старуха не обманула. Она действительно прописала Веру Ивановну и нашла адвоката, который помог Вере Ивановне удочерить девочку. Сразу после этого Вера Ивановна направила малышку, которую она назвала Юленькой, на обследование. Специалисты выяснили, что девочка вовсе не глухонемая, как думала педиатр и сама Вера Ивановна. Малышка просто не умела разговаривать, пьяная мать не уделяла девочки абсолютно никакого внимания. Да и саму мать, после того случая не нашли. После того как девочка стала жить у Веры Ивановны – женщину никто в городе не видел. А через месяц после удочерения умерла баба Шура, оставив завещание, где оставляла Вере Ивановне квартиру, большую дачу за городом и большую сумму денег, а за это просила её позаботиться об Антоне. Вера Ивановна тоже не нарушила своего слова. Она усыновила и мальчика, адвокат бабы Шуры помог ей и в этом, и жизнь потекла уже по другой колее. У Веры Ивановны не было ни минутки свободного времени. Юлю и Антона она устроила в детский сад. Антошку в обычный а Юлечку — в специализированный и по вечерам уже не прогуливалась неторопливо по улицам а быстро бежала за ребятишками, потом готовила им ужин, занималась с Юлечкой, читала малышам сказки, играла с ними, укладывала спать, убирала погром в квартире, стирала и нисколько не жалела о своей прежней, такой тихой и спокойной жизни. Зима прошла, и весна пролетела незаметно а на лето Вера Ивановна взяла отпуска, накопленные аж за четыре года и увезла детей на дачу. Прежде тихоня Юлечка – ожила, окрепла и весело бегала по просторному заросшему цветами участку за Антошкой, который сразу признал в малышке младшую сестрёнку. А Вера Ивановна между делом насадила небольшой огород и радовала малышей салатиками из собственноручно выращенных овощей. В еде малыши оказались неприхотливыми, но Вере Ивановне нравилось готовить для них разные вкусности. А по вечерам они гуляли по посёлку, обязательно читали и Юленька, уже научившаяся бойко говорить, то и дело прерывала Веру Ивановну разными вопросами. А серьёзный Антошка, наоборот, слушал внимательно, и даже иногда пытался успокоить непоседливую сестрёнку. В город они вернулись уже в сентябре и там, в почтовом ящике ждало Веру Ивановну одинокое письмо. Писала соседка матери. Писала что мать плоха, что лежит в районной больнице и ждёт — не дождётся Веру, когда она приедет чтобы попросить у неё прощения.
И Вера Ивановна поехала, собрала своих ребятишек и поехала. Единственное, чего она боялась – приехать и не увидеть мать живой. И было ей мучительно стыдно, оттого что она такая вот здоровая и молодая, а мать её, что бы то ни говори, выкормившая Верочку и вырастившая, лежит там одна в больнице и некому о ней позаботиться. Про Томочку и былые обиды Вера Ивановна совсем позабыла. Они приехали в посёлок вечером, и Веру Ивановну поразил вид тёмных окон её, бывшего родным, дома. Она постучала к соседке. Баба Маша разохалась, расплакалась, но ключи Вере Ивановне выдала, и Верочка с бьющимся от волнения сердцем вошла в дом. Здесь было темно и немного пыльно. Вера Ивановна зажгла свет, и сердце её защемило от боли. Здесь было точно так же как и в её детстве. Та же мебель, добротная, крепкая, не магазинная, а своего крестьянского изготовления. Те же резные диванчики, буфет, комод, железные кровати с блестящими медными шишечками покрытые выцветшими цветастыми покрывалами. В их с Томочкой комнате тоже всё было почти по-прежнему, только вместо Тамариной люльки стояла ещё одна железная кровать. И шкаф книжный был тот же, потемневший от времени, и этажерка…А на этажерке стояли довольно таки запылённые детские игрушки. Куклы, машинки, под кроватью большой резиновый мяч. Их раньше не было. Но, наверное, это Тамарины. «Интересно, — подумала Вера Ивановна,- где она сама то?»
Она раздела притихших ребятишек, выдала им игрушки, не забыв предварительно их протереть, и занялась ужином. В стареньком холодильнике мышь повесилась, поэтому Вера Ивановна порадовалась предварительно захваченным городским деликатесам. Она разожгла газ, согрела чайник и за неимением других продуктов напоила ребятишек чаем с печеньем, городским батоном, колбасой и сыром. Потом перестелила постели, уложила Антошку на одну постель, Юлечку с собой, погасила свет и попыталась уснуть. Но сон не шёл. Малыши, умаявшиеся за долгую дорогу, тихонько посапывали, а Веру Ивановну, словно чёрт под пятки толкал. Она тихо поднялась, накинула халат, вышла в сени и по ещё более скрипучей и расшатанной лестнице поднялась на чердак. Здесь тоже было всё как раньше, да и вряд ли могло быть по-другому. Никто кроме Верочки на чердак ни разу не поднимался. В стареньком кресле сиротливо лежала забытая Верочкой книга. Вера Ивановна взяла её, почему то обняла, села в кресло и заплакала. Она плакала и не понимала, почему плачет, чувств было много, они были сумбурными и Вера Ивановна, никак не могла в них разобраться. Прошедшее детство теперь вставало перед ней совсем в ином свете, чем она его помнила. Мать растила Верочку и Тамару одна и никогда и ни в чём они не знали недостатка, у маленькой Верочки были хорошие игрушки, книги, до рождения Томочки она вольна была делать все, что ей заблагорассудиться. И чего уж греха таить, не часто Верочка поливала грядки и подметала пол. А мать вкалывала на двух работах, и даже после рождения Томочки работать ни на день не перестала, правда, взвалив большинство дел по дому на Верочку. Но так ли уж она была не права. И не должна ли была Вера Ивановна сама предложить ей помощь. А она сбежала… И ни разу не написала маме.
Выплакавшись, Вера Ивановна спустилась вниз, прикрыла одеялом разбрыкавшихся ребятишек, умылась, легла рядом с Юлечкой, и моментально уснула.
А утром, оставив малышей с соседкой, отправилась к матери. Мать лежала в большой палате заполненной узкими железными кроватями, на которых лежали такие же как она старухи. Веру Ивановну поразила, если не испугала, атмосфера в палате. Ободранные, крашенные тёмно зелёной краской стены, железные койки, застланные ветхим бельём, старые, расшатанные, кое где с оторванными дверцами тумбочки и общая атмосфера уныния. Вера Ивановна даже не сразу узнала мать, только после того как лежащая возле двери старуха протянула к ней руку, Вера Ивановна с ужасом и болью узнала в ней женщину родившую и вырастившую её.
— Верочка,- прошептала старуха,- Верочка, пришла-таки, простила меня, — и по лицу морщинистому лицу старухи поползли слёзы.
Верочка кинулась к матери.
— Мамочка,- прошептала она, гладя старуху по морщинистым щекам,- мамочка, я не обижаюсь на тебя. Мамочка – это я виновата. Ты прости меня – мамочка.
Она гладила мать по лицу, по волосам, обнимала, целовала ей руки, а мать всё время пыталась её остановить и всё время порывалась ей, что-то сказать. Наконец Вера Ивановна замолчала.
— Ты прости меня Верочка,- снова начала мать, голос у неё прерывался, но мать старалась говорить твёрдо,- я старая, но я знаю что говорю. Нам ведь и не придётся больше поговорить, я ведь и жива ещё только надеждой тебя увидеть. Ты когда маленькая была, я почти не обращала на тебя внимания, молодая была, и тут одна с ребёнком. Оставить в детдоме, такой мысли, конечно, не было. Однако и хорошего ничего ты от меня не видела. Я ведь как думала – сыто дитя, одето, обуто – вот и ладно, я свой материнский долг выполнила. А Тамарочка родилась, у меня в голове как щёлкнуло, такая она маленькая, такая беззащитная, вот всё сделаю для своей крошечки, в лепёшку разобьюсь, а счастливой её сделаю. А про тебя опять не подумала, почитай всю работу по дому на тебя взвалила. Даже когда ты из дома сбежала – я не поняла тебя. Не поверишь, думала, это библиотекарша тебя подучила. Ну, та, что заступаться за тебя приходила. Я даже разбираться к ней ходила. И злилась на тебя. Томочка, она ведь крикливая росла, капризная, тяжело мне с ней пришлось. Избаловала я её. Она мне грубить с пяти лет начала, а первый раз из дома сбежала в двенадцать. И всё с мальчиками какими-то бегала, да не с ровесниками, а постарше. А в шестнадцать совсем из дома ушла. К мужчине. Тот уже взрослый был, у нас в деревне года три жил. Пьяница горький. Он и Тамару к бутылке приучил. Она детей родила, а сама по пьяни под машину попала. А мужик тот, узнав, что ему детей растить придётся, в ту же ночь уехал. Так вот и пришлось мне их растить. – Голос у матери делался всё тише и прерывистей, видно было, что она устала, Вера Ивановна попыталась её остановить, но старуха упрямо помотала головой и продолжила свой рассказ.- Я ведь ни разу не пожалела что ребятишек оставила, в приют не сдала. Детишки росли умненькие, не чета родителям. Ванюша с пелёночек спокойный такой, добрый, ласковый – чисто телёночек, а Варюшка – ровно ты, всё к книжкам тянулась. И похожа то на тебя. Темноглазенькая. Тамара то синеглазая да рыжая была а Варюшка тёмненькая. Так вот и стали жить, втроём. Варюшка с Ванюшкой ещё младенцами были, когда Тамара преставилась. Они её и не помнили. Меня мамой звали. А мне и приятно. Я им про Тамару не рассказывала. Зачем детей расстраивать, о матери плохо говорить. Я хотела, чтоб дети не думали что они сироты,- тут мать закашлялась и на глазах у неё выступили слёзы.- Добрые люди рассказали ребятам про Тамару. Ваньшка с Варенькой на меня обиделись, решили из дома уйти, ночью, тайком удрали да до чего додумались, решили на том берегу реки поселиться, там лесник огород разбил и пасеку, а рядом стожок сена. Они и решили, что в сене спать будут, а питаться картошкой и мёдом. Как в реке не потонули – не знаю, ночью, в темноте, реку перешли, я как записку прочитала – за ними кинулась. Да вот… ногу подвернула, упала, спиной на камень. Хорошо сознание не потеряла, не захлебнулась, до утра продержалась. Ванюшка с Варюшкой ночь в сене просидели, да напугались, утром как расцвело, бегом домой побежали. Они меня и нашли. Я на них не в обиде,- мать говорила с трудом и Вере приходилось сильно напрягать слух чтобы её услышать, но она даже пошевелиться боялась, из страха перебить мать, не дать ей договорить,- они Ивана позвали, того что у реки живёт. Иван меня в больницу свёз и ребятишек к соседке, Дарье Семёновны. С июля у неё живут. Я то давно поняла, что не выживу. Ночь в воде пролежала. И воспаление лёгких было, и позвоночник сломала. Держалась только тем, что тебя ждала. Яковлевна тебя разыскала да письмо тебе отписала. Я до последнего верила, что ты приедешь…
Мать опять замолчала, собираясь с силами.
— Я тебя Верочка обидела, и наверное, не имею права просить…Но, Богом, Иисусом Христом тебя заклинаю, возьми Вареньку и Ванюшку к себе. Семёновна их растить не сможет, ей не дадут, итак уж интересовались. Не возьмёшь ребятишек, как помру, их обязательно в детдом заберут. А я и на том свете не смогу себе покоя найти. Никого ближе них у меня ведь нет. Возьми их к себе, Верочка, возьми…Богом тебя заклинаю… Голос матери прервался, она вздрогнула и рука, с усилием цепляющаяся за Веру Ивановну разжалась. Женщина с ужасом смотрела на мать, не смея даже закричать, словно боясь потревожить.
-Преставилась, Михайловна,- равнодушно сказала старуха с соседней койки,- слышь девка, ты чё замёрзла то – медсестру покличь.

Ребятишек Вера Ивановна забрала. В тот же день, после тягостного разговора с матерью, она зашла к соседке и только теперь заметила что у одинокой прежде Семёновны, появились детские игрушки. Вере Ивановне дети показались какими то придавленными. Они тихо и покорно пошли за Верой Ивановной домой, беспрекословно её слушались, ни разу не поссорились с Юлечкой и Антоном и всё время держались вместе. Всегда ходили рядом, крепко держась за руки.
— Вину свою чувствуют,- сказала Семёновна, когда Вера спросила ее, почему дети такие тихие,- Михайловна то через них померла.
— Ну, скажете тоже, вину,- рассердилась Вера Ивановна,- какая может быть вина? Они дети ещё.
И она твёрдо решила побыстрее увезти ребят в город. Может там они забудут все, что с ними произошло. Или, хотя бы, немного оттают. Однако быстро не получилось. После похорон к ней опять пришла Семёновна.
— Слышь, Вера,- начала она, прямо с порога,- дом то энтот теперь твой. Ты с им его теперь делать будешь?
— Не знаю, — растерянно сказала Вера Ивановна,- продавать, наверное. Только на это время нужно, а мне на работу скоро выходить. Ещё ведь и Ваню с Варюшкой в школу устроить нужно.
— Не торопись продавать,- попросила её Семёновна,- есть у нас в деревне бобыль. Мужик молодой, хороший. Жена у него померла, а он один трёх ребят тянет. А домишко у него маленький, я его и без тебя хотела впустить – да побоялась. Ты б его ему сдала. Не за дорого.
— Ну ладно,- подумав, сказала Вера Ивановна,- пусть приходит. Мне этот дом не нужен, у меня в городе квартира есть. И детей я сюда возить не буду.
— Ну и правильно,- согласно сказала Семёновна,- тогда я завтра его тебе приведу, Петра то.
Вера Ивановна вздрогнула, но Семёновна ничего не заметила и быстро ушла. А на следующее утро действительно пришла с мужчиной. Он оказался совсем непохожим на её Петю. Невысокий, кряжистый, одетый в старенький, но тщательно выглаженный костюм. Вместе с ним пришли три мальчика – погодка, похожих друг на друга как три капли воды. Различались они по росту.
— Вот, Вера, принимай постояльцев,- суетливо сказала Семёновна,- а я однако побёгла, у меня Зорька должна сегодня разродится.
— Пётр, — протянул Вере крепкую, короткопалую руку мужчина,- а это Гриша, Федя и Серёжа – мои сыновья.
Мальчики вежливо поздоровались.
Уехала Вера Ивановна через два дня. До этого она передала Петру ключи от дома и даже помогла ему перенести их немногочисленные пожитки. А ещё через неделю, когда Вера Ивановна была уже в городе, ей, совершенно неожиданно пришло письмо от Петра. И Вера Ивановна ответила. Ответила из вежливости, не желая обижать, но так или иначе переписка завязалась и постепенно, далеко не сразу, Вере Ивановне стало казаться, что Пётр не совсем чужой для неё человек.
Поженились они в августе, почти через год после того как познакомились и маленькая квартирка Веры Ивановны стала уже тесноватой для далеко не маленького семейства. Мальчишки Петра быстро вошли в семью и Вера Ивановна, с разрешения Петра, усыновила их. Так же как до этого усыновила Ванюшку с Варюшкой. А близнецы, в заботливых руках Веры Ивановны, ожили, повеселели и совсем перестали чувствовать себя виноватыми в смерти бабушки. Хотя и с большим трудом, но Вере Ивановне удалось донести до них, что это вовсе не их вина, а просто трагическая случайность. Ребята передружились между собой, и Вере Ивановне даже стало казаться, что родные дети не всегда так любят друг друга и родителей, как её приёмные дети, любили Веру Ивановну и Петра. Конечно, не всё было гладко. Шум и гам в квартире не всегда нравился соседям, а начавшийся кризис довольно ощутимо урезал их семейный бюджет. Петра сократили, а Вере Ивановне значительно уменьшили зарплату. Но всё-таки большая семья не унывала. Вере Ивановне удалось-таки продать свой старый дом в деревне, а на вырученные деньги они решили перестраивать дачный домик. Детям лучше жить на свежем воздухе, к этому решению пришли они с Петей на семейном совете. А городскую квартиру можно сдавать, желающие всегда найдутся. Тоже неплохой вид заработка. А пока строился дом, Вера Ивановна прошла курсы кройки и шитья, из деревни ездить в библиотеку далеко, а шитьём тоже можно немного заработать. Крутились как могли. Вера Ивановна распечатала даже бабы Шурину сберкнижку. До этого она её сбережения ни разу не трогала. Но вот дом был готов и дети никак не могли дождаться, когда же они переедут. И тут, совершенно случайно Вера Ивановна узнала об одном, совершенно на её взгляд ужасном случае. В их дом ребёнка поступили двое детей. Брат и сестра Головачёвы. Родители у детей были неблагополучные, воспитанием и лечением своих малышей не занимались. Старший мальчик четырёхлетний Тарас, был более менее здоров и младшая Ника в свои полтора года походила на двухмесячную. Весила всего пять килограмм, не ползала, не ходила, не говорила. Не имела ни одного зуба. По телевизору, откуда, собственно говоря, Вера Ивановна про этих детей узнала, сказали, что у мальчика есть неплохие шансы на усыновление, а вот от девочки отказываются даже иностранцы. Эта история так потрясла Веру Ивановну, что она целую неделю не могла найти себе место. В конце концов, не только дети, но и Пётр заметил, что Вера Ивановна очень расстроена. И под «пытками» Вере Ивановне пришлось признаться – отчего она в последнее время, ну просто сама не своя.
— Ну что ж,- сказал Петя, когда Вера Ивановна закончила свой горестный рассказ,- было у нас семеро детей, станет девять! Забираем Тараса с Никочкой да и будь что будет!
Вера Ивановна даже прослезилась, она совсем не ожидала от Петра такого понимания. Но потом ей стало немного стыдно, за их недолгую совместную жизнь ещё ни разу не было такого, чтобы Петя её не понял. Иногда Вере Ивановне даже казалось что Петя – часть её души, долгое время где то пропадавшая.
Сразу же после этого разговора Вера Ивановна и Петя занялись усыновлением малышей. Сначала на них посмотрели, мягко говоря, странно, и даже пытались отказать: «Зачем вам столько детей,- равнодушно, если не сказать презрительно, бросила Вере Ивановне некая чиновница из опеки,- небось, денежки на них хотите неплохие получать, работать не хотите?»
Вера Ивановна сначала растерялась, а потом ответила.
— Дети это не та работа, на которой можно нажиться и разбогатеть. О них надо заботиться, кормить, одевать, обувать, лечить, учить, гулять с ними, читать им книжки, водить их в кино и театр, решать их проблемы и не только материальные. Вы со своей работы можете уволиться, а от детей не уволишься!
Чиновница обиделась, и Вера Ивановна думала уже, что детей ей не отдадут, но на всякий случай подключила знакомого адвоката. И пришёл день, когда вся их большая семья села в машину и направилась в дом ребёнка, забирать Тараса и Нику. Четырёхлетний Тарас показался Вере Ивановне слишком маленьким. Ростом он был не выше двухлетнего, выглядел испуганным и неуверенным. А когда принесли Нику, Вера Ивановна чуть не заплакала. Крохотная девчушка лежала на руках у детдомовской медсестры – как растение. Даже голову держать не могла. Вера Ивановна взяла её на руки и малышка вдруг глянула на неё и расплакалась. И столько горя было в этом жалобном плаче, что у Веры Ивановны у самой слёзы на глаза навернулись. Она прижала малышку к груди и только и смогла прошептать: «Милая ты моя – никому я тебя не отдам».
Они привели детей домой, уже за город, и начали их активно любить. Да-да, именно любить. Целовать малышей, играть с ними, разговаривать, читать им книжки. Из лекарств Вера Ивановна давала им только мультивитаминки и много-много мяса и молочных продуктов. И случилось чудо. Тараска повеселел через два дня, а Ника через неделю села, а ещё через неделю встала и пошла. Даже Вера Ивановна не сразу поверила в это чудо. А когда через полгода, комиссия из опеки увидела красивую, кучерявую, очень общительную, без умолку болтающую малышку – не сразу поверили и они. Вера Ивановна была счастлива. У неё было все, о чём она никогда не мечтала. Большой дом, полный шумных, весёлых, непоседливых, но дружных детей, добрый и понимающий муж на которого, Вера Ивановна это давно уже поняла, всегда можно было опереться в трудную минуту и полное, непрекращающееся, хотя и такое непростое счастье. Об их семье узнали в администрации. Стали появляться гости. На телевидении сняли про них сюжет. Ещё бы. Такая редкость. Большая семья, аж девятеро детей, и живут неплохо и ни у кого ничего не просят и дети обуты, одеты, ни в чём не нуждаются и хорошо учатся. Веру Ивановну, честно говоря, такое внимание сильно смущало. Не привыкла она к нему. К тому же в последнее время она стала себя неважно чувствовать. Голова кружилась частенько, уставать стала быстро, подташнивало. Вера Ивановна решила обратиться к врачу. И как только выдалась спокойная минутка – поехала в город.
— Поздравляю, голубушка,- сказала ей пожилая докторша,- беременны вы. Ребёночка рожать будем? Или как?
Это «или как», потрясло Веру Ивановну не меньше чем сообщение о беременности.
«Конечно, буду»- Хотелось крикнуть ей, но Вера Ивановна только головой смогла кивнуть, а после приёма на негнущихся ногах выползла в коридор и упала на скамейку. Ей хотелось плакать и смеяться одновременно. Рёбёнок! Внутри неё живёт ребёнок. Её ребёнок. Её и Петин. Крохотная, совсем ещё крохотная звёздочка внутри неё растёт и скоро, совсем скоро придёт в этот полный радостей и трудностей мир. После того что Вера Ивановна совершила с Танечкой, она не могла и подумать о том что Бог ещё раз дарует ей это чудо. Идти Вера Ивановна не могла, поэтому решила позвонить Пете. Он, узнав радостную новость, примчался в мгновение ока и чуть не на руках отнёс её в машину.
А ещё через месяц Веру Ивановну и Петра представляли к награде. Им и ещё нескольким семьям вручали орден «Родительской Славы». На награждение поехали всей семьёй, даже самых маленьких Тараса и Нику взяли. Когда орден вручали Вере Ивановне и Петру их дети встали, захлопали в ладоши и очень громко закричали: «Поздравляем!» Сердце у Веры Ивановны щемило от гордости за свою семью и всепоглощающего счастья. А после награждения к Вере Ивановне подошёл корреспондент.
— Сколько у вас детей?- Спросил он.
-Десять,- гордо сказала Вера Ивановна,- и все сейчас со мной!
— Но я вижу здесь только девятерых,- удивился корреспондент, — и где же десятый? Или вы его дома забыли?
— Нет,- с улыбкой сказал подошедший к Вере Ивановне Петя,- десятый всегда с нами!
Он положил Вере Ивановне руку на незаметный пока живот и крепко поцеловал покрасневшую от смущения и радости жену.


охраняется авторским правом!
Copyright © Н.Афонасьева Все права защищены.