Доктор Комаровский - роды в 1990-е

Пролог

Прекрасным майским днем 1989 года после госэкзамена по марксизму-ленинизму (все — с комсомольским значком на девичьей груди) мы ели мороженое со взбитыми сливками в модном видеокафе и наблюдали жестокие поединки Тома и Джерри на экране огромного телевизора, грозившего свалиться с хлипкой полки под потолком. Однокурсница Валя произнесла сакраментальную фразу:
— Беда, девчонки! Презервативов нигде нет!
У Вали через две недели была намечена свадьба. Мы по-дилетантски молчали, ошарашенные таким дефицитом.

Впервые

Я вышла замуж через год. А еще через полтора, напутствуя меня перед роддомом, Валя, родившая к тому времени двоих мальчиков, учила:
— Тетеньке в приемном дашь пять рублей. А той, что будет тебя мыть, дашь пятьдесят и скажешь: «Сделайте так, чтоб я сегодня родила!» Она все решит.
Мне было страшно от этих слов, я не хотела, чтобы мифическая тетенька мыла и решала.
Ребенок был желанный и запланированный — надо было успеть до 25 лет, потому что потом женщин обзывают «старая первородка». Беременность у меня была вполне обычная, только тошнота и рвота от начала и до родов. Лечь в больницу и покапаться категорически не соглашалась. Очереди, осмотры и анализы проходили часто, обыденно и скучно, проблемы с гемоглобином решали таблетки. Дважды УЗИ, не сказали ничего, только испачкали гелем элегантное платье-трансформер, которым восхищались все подружки. Я придумала и сшила его сама, а вот отстирать не смогла. Дома — гимнастика для беременных, что-то из йоги, массаж живота.

Как биолог я о родах млекопитающих знала все (еще будучи в шестом классе, помогала кошке привести котят). К тому же у меня было несколько дефицитных книг на тему «Наш ребенок». Одна из них, изданная в Чехословакии в 1960-е, будущей маме рекомендовала за две недели до родов принести в роддом два чемодана вещей — себе и ребенку. В перечне были указаны 12 рубашек, 12 полотенец, 12 байковых пеленок, 24 тонких пеленки и т. д. Читать это было потешно — я знала, что у нас разрешают роженицам только мыло и зубную щетку, а передачи — сухое печенье и минеральную воду в прозрачной упаковке. И еще меня научили сказать, что недавно я перенесла ОРЗ, — тогда положат в обсервацию, где условия лучше.
Роды врач планировала на 18 декабря 1991 года, я — на 11. Считалось, что врачи таким образом урезают положенные выплаты. 1 декабря был референдум о независимости Украины. Я родила 4 декабря.

Накануне приехал родственник, чтобы посетить сеансы целителей Викс в нашем областном центре, и остался ночевать. По случаю гостя мы пили чай с киевским тортом. В час ночи я отчетливо почувствовала, что в моем животе лопнул огромный нежный мыльный пузырь. Я боялась стремительного развития событий, стеснялась родственника, поэтому тихонько позвонила по 03, они сказали, что надо ехать в роддом.
В 2 часа ночи в приемном покое мне разрешили обуться в мои тапочки, дали рубашку-мини с разрезом до пупчика и халат без пуговиц. Муж ушел во тьму. «Бритва есть?» — спросила тетка. Бритвы не было. Была тоска.
В палате я была одна. Появилась повторнородящая, полчасика покрутилась в постели, ее увели, заплакал ребенок, мальчик. Ночь гулкая. Я слышала, как к 5 утра привезли роженицу, которая отказывалась снимать чулки и всем говорила, что она от известного врача С. Этому врачу звонили, выясняли, с чулками была канитель. В палату она не заходила, сразу в родзал. Я слышала, как она родила девочку, мальчика и еще мертвую девочку. «Мацерация началась!» — звучал мужской голос. Внутри у меня все немело: я понимала этот термин.

Утром меня осмотрела милая докторша и вынесла вердикт: «Возможно, к вечеру». Ее сменил врач В., глянул карточку, заявил, что рожу я через 2 недели, но домой нельзя. В патологии мест не было, пока все завтракали, меня перевели в гинекологию. В палате — 5 веселых девочек в домашних спортивных костюмчиках, на окнах — цветастые шторы, косметика на тумбочках. Разрешалось ходить по территории. Я представляла собой печальное зрелище. Было больно, обидно и жутко хотелось есть. Попросила мужа принести сок и булочку. Все ушли на обед, а у меня не было кружки и ложки, я осталась. От боли кусала губы и руки, но молчала. В палату заглянула санитарка, спросила, какой у меня месяц, долго ругалась по телефону, возмущалась, что я всего 2 часа на постели полежала. Меня решили переводить вместе с помятой постелью.
У лифта нас встретил непреклонный доктор В.: еще 2 недели! Санитарка с кульком простыней отказывалась вести меня назад. Я держалась за стену. По коридору шла женщина в белом халате и в очках.
— Смотрите, смотрите, какие у нее хорошие схватки! — говорила обо мне эта светлая женщина-врач. — Почему вы не хотите ее взять? Смотрите, какие схватки! Вот, опять, опять! Смотрите, какие хорошие схватки!
Она остановилась и таки уговорила доктора В.
В предродовой я была одна. Мне показали утку, запретили выходить. Я металась, терпела, стонала, мычала, выла, вопила, потом визжала. В очередной раз с утки подняться не смогла, заползла на кровать, затихла. Вошел кто-то, халат нараспашку, узнала «узиста». Оценил ситуацию, заорал:
— Покажи пеленку! Быстро!!!
Пеленка была в крови. Я сказала, что две недели не выдержу.
— Бегом в родзал! Бегом!!! Через 20 минут муж водку пить будет!
Я сказала, что муж не пьет. «Узист» помог мне дойти до родзала, забраться в кресло. Ручка кресла сломалась. Увидела справа человека — руки, грудь, живот у него в крови, рядом под простыней женщина. Жутко, но паники нет — значит, так и должно быть.

Я не знала, что делать. На меня все кричали, и я кричала от боли. Слабо заплакало дитя. Девочка, 2900, 51 см, гипоксия, дистрофия. Серо-фиолетовый ребенок в пеленке на алюминиевом столе силился разомкнуть большие ярко-красные распухшие веки. Унесли. 17.00.
Мне сделали какую-то очень болезненную процедуру, приговаривая:
— Это чтоб вы запомнили нашу смену!
Наложили швы. Назначили антибиотики. Ушли. В 19.00 я решилась попросить пить, впервые за день, но ужин кончился, а из крана воду побоялись давать — хлорка.
Санитарка долго по стеночке вела меня по коридору, показала кровать. Я свернулась калачиком. Рядом были еще 4 женщины в домашнем. Они удивились, что я из родзала, посоветовались и решили, что лежать мне можно только на спине, чтоб не было загиба матки. Позволили съесть яблоко: маленькое, красное, в морщинках.

В 5 утра раздался крик: «Кого тут вчера привезли?» Мы недоумевали. Оказалось, речь обо мне. Не верили, что я сама пришла после родов, но соседки подтвердили. Принудительно протерли чем-то влажным. Встав, я увидела на коленях засохшую кровь, пошла в туалет и старательно вымылась с мылом. В день выписки я узнала, что в туалете всегда утром выставлялся специальный чан с теплым раствором чего-то едко-желтого, мыться полагалось этим раствором, черпая его своими баночками.
Далеко плакали дети.
Оказалось, я в изоляторе, детей сюда не носят. И вообще, тут только у меня ребенок. Выпустить из изолятора может терапевт. Терапевт убедилась, что у меня не заложен нос, но никак не могла измерить давление, а я стеснялась при всех сказать, что фонендоскоп висит у нее на шее. Потом показала свободной рукой на уши. Терапевт поняла, рассмеялась, и меня перевели в палату.
Антибиотики. Кормление.
Туго спеленутые младенцы странно пахли и блестели — их мазали, кажется, камфорным маслом. Крошечный носик в белых точках — дочка.

Не узнала себя в зеркале — ужасная сыпь по всему лицу, красные глаза! Вдруг инфекция? Опытные мамы объяснили, что у меня просто полопались сосуды.
Перед обходом я застелила кровать, завязала бинтом халат и для надежности заколола двумя булавками. Врач был изумлен! Объяснил, что нужно наоборот — раздеться, лечь в постель и раздвинуть ноги. Демонстративно вышел и зашел снова.
Наконец-то сок и булочка от мужа! В записке он сообщал, что однокурсница Валя дала ему пакет пеленок и научила, как пеленать. Ее четырехмесячный младший был уже в ползунках. Малыш вовсю брыкался, муж старался, — теперь пеленает он идеально.
В соседней палате знакомая просвещала, кто из персонала может сглазить, и дала почитать книгу Бенджамина Спока. Спока я прятала под матрасом — он был запрещен, ибо нестерилен.

В мои тапочки обильно потекла ржавая батарея. Санитарка подставила большой таз. Я регулярно выливала воду. Девчонки сказали, что тяжелого поднимать перед собой после родов нельзя, не сойдутся лонные кости. Потекло через край. Наконец появился колоритный нестерильный сантехник, оглядел мамашек, сцеживающих молоко, уселся на мою кровать и перевязал батарею резиновой рукавицей. Тонюсенькая струйка стала бить наискосок вверх из белого пальца.
Утром мамам выдавали две пеленки. Муж чудом, тайно передавал мне яблоки, белье и слабительное. Я знала и делала особые гимнастические упражнения. Моя доченька сосала плохо, и я плакала. Вскоре выяснилось, что ее регулярно кормили смесью из соски.

Написала мужу план побега: в 22.00 из окна в туалете на третьем этаже я спущу ребенка на простынях, пока он кутает дочь в одеяло, спущусь сама (я в юности занималась спелеологией). Он умолял потерпеть — всех выписывали, когда ребенку было больше пяти суток.
Наутро четвертого дня педиатр огорошила фразой «У вашего ребенка пуп отпал!». Я сделала вид, что не испугалась. В тихий час какой-то добрый-добрый, умный дежурный врач собрал мамочек в столовой и рассказал об особенностях послеродового периода, гормональных скачках и слезах на ровном месте. Сразу стало легче.
Время выписки совпало с кормлением. Дочка сосала пододеяльник, массовица-затейница поздравила нас с рождением сына, перепутала страницы и дважды прочитала главу «Берегите ее, мать ваших детей».

В такси голодная девочка кричала. Войдя в квартиру, я на ходу сбросила с себя одежду, помылась и приложила, наконец, ребенка к груди. Звонок в дверь! Пришла детская медсестра. Переступая через мои вещи, строго проверила аптечку, особо — срок годности зеленки, решительно взялась за дитя.
— Это у нее родовая травма? Почему гематома на голове?
Я потеряла дар речи: под чепчиком оказались засохшие сгустки крови.
Медсестра ушла. Ребенка успокоили. Кровь отмыли.

Муж стирал пеленки. Новых байковых по справке полагалось только две — одна была для выходов в поликлинику, из другой я потом, к году, сшила платьице. Выручали пеленки Валины, старенькие, с черными печатями из того же роддома — их то ли списала, то стащила для Вали какая-то сердобольная знакомая.
Ночью у меня пропало молоко, чай не спасал положения, утром муж отправился искать смесь. Смешалось все...
На следующий вечер я спросила мужа, можно ли включить телевизор. Он удивился. А я просто хотела почувствовать, что я наконец-то дома, дома, и никто не помешает нам чувствовать, понимать и любить друг друга.
«Я никому вас не отдам!» — сказал муж.
Дальше было не страшно.

По-быстрому!

Вторая беременность, тоже желанная и плановая. На учет надо было встать до 12 недель — это влияло на соцвыплаты. Врач Н. спросила, может ли муж быть донором крови. Узнав, что у мужа диабет первого типа (при первых родах это никого не интересовало), сразу предложила мини-аборт:
— Утром сделаем, в обед уже будешь с мужем кофе пить в кафе! Он и знать не будет! Скажешь, ошиблась. Токсикоз? Скажешь, поджелудочная. Один ребенок уже есть! Если б ты была моей дочкой, ты бы не рожала. Приходи через неделю.
Я плакала долго-долго, отчаянно — в зимнем парке, на работе, потом дома. Через неделю сказала врачу Н, что ребенок будет, и она больше никогда не возвращалась к этому вопросу, вела меня доброжелательно. В благодарность потом я связала ей большую кружевную салфетку. Назначили консультацию генетика. Я изучала генетику в институте, давно просчитала свои 5 % риска. Генетик поискала в справочнике, подтвердила — 5 %.

Беременность обычная, вечный токсикоз, анемия, аритмия, анализы.
Когда дочка в садике подхватила краснуху, участковый педиатр Б. сказала, что мне сделают аборт, поскольку я краснухой не болела.
— Ах, у вас пять месяцев уже? Тогда вам вызовут преждевременные роды!
Я чувствовала себя здоровой, но в женскую консультацию идти боялась, чтоб не заразить других в инкубационном периоде, поэтому нашла в справочнике домашний телефон доктора Н., извинилась и попросила совета. Решено было ждать полного выздоровления дочки и делать мне УЗИ. Обошлось.

Гимнастика, массаж живота. Боли в спине считались нормой.
На 7–8-м месяце внезапно стали крошится коренные зубы: шесть пришлось удалять с новокаином с интервалом 3–7 дней, чтоб успеть до родов. Стоматолог в консультации причитал, что сам устал от удалений, с опаской косился на растущий живот. Но вот я пришла ставить пломбы, а стоматолог всячески уговаривает прийти в другой раз. Откладывать на потом для меня было неразумно. Оказалось, в тот день у него была практикантка. Я увидела, как она неумело ставит свет, и под предлогом «забыла карточку, сейчас приду!» малодушно сбежала из кабинета.
— Ты не оглядывалась потом по дороге, нет ли погони? – иронизировал муж.
Он думал, что шутит, но я на самом деле оглядывалась.

Я начала быстро набирать вес, в карточку писали меньше, чтоб не класть в патологию. Врач Н. опасалась крупного плода, но, узнав, что дочка была 2900, сказала душевно:
— Раз ты рожаешь таких мелких детей, ешь что угодно и сколько угодно, но второго роди не меньше 3 кг!
Второго врач ждала 3–5 августа 1995 года. Из-за жары я была уверена, что и в этот раз будет раньше на неделю-две. Переносить казалось ужасным. Я повторяла всем: не представляю, что делать в день намеченных родов, если нет никаких признаков, как жить дальше!

…Уже 8 августа, все еще беременная, отвела дочку в садик. Из-за отеков на ногах ходила в мягких польских шлепанцах с радужными резинками.
Встретила знакомую (важно — старше меня на семь лет, медучилище, работа в роддоме, пединститут, двое детей). Она предложила пройтись пешком на рынок через парк по короткойдороге. Нам предстояло перейти реку не по нормальному — красивому, удобному, широкому, каменному — пешеходному мосту с перилами, а по длинной металлической трубе диаметром примерно 80 см, в нескольких метрах над водой. Я — опытная туристка, согласилась. Не доходя до середины реки, знакомая восхитилась моей смелостью. Смелость тут же пропала. Я застыла над водой в ужасе. Сантиметр за сантиметром приставными шагами в скользких шлепанцах преодолевала я водное препятствие, обнимая свой огромный живот, свою Вселенную. На обоих берегах собирались люди и с тревогой наблюдали, чем это кончится. Я смогла. На рынке купила килограмм помидоров. Подошла пожилая соседка:
— Ты домой? Пока я тут хожу, отнеси мой хлеб, я его здесь покупаю на несколько копеек дешевле.
Отказать неудобно. Городской транспорт почему-то остановился, идти пришлось пешком, хлеб оказался очень тяжелым, а пить хотелось так, что по дороге я съела все купленные помидоры. И почувствовала, что в моем животе лопнул огромный, нежный мыльный пузырь. Было около 12.00.

Аккуратно пришла домой, отнесла хлеб. Позвонила мужу, он примчался быстро. Но в роддом я ехать отказалась. Сварила борщ. Приготовила «ножки Буша». Гарнир. Салат. Компот из красной смородины. Приняла душ.
Собрала вещи. В 1995-м в роддом уже разрешали брать свою одежду, белье, книжку. Заблаговременно все готовили аптечку по списку от врача. Мой список был коротким — окситоцин, какие-то мелочи. А другие врачи заставляли покупать много чего, даже шовный материал. Тогда шутили: «Нитки, иглы… хорошо, хоть швейную машинку не нужно с собой везти в роддом!»
Я, помня первые роды, взяла еще полтора литра компота. И метров десять прочной толстой нитки — таскать передачи из окна. Еще раз проверила пакет вещей для ребенка, который муж должен был принести к выписке.
Огласила завещание.
В 16.00 попросила привести дочку, чтоб попрощаться на всякий случай. Обнимались. Потом мы ужинали. Потом играли. Потом спустились с пятого этажа, обошли вокруг дома, посчитали ступеньки, вернулись домой.
В 20.00 я решила — пора. Но телефон наш был занят на блокираторе.
В 20.15 вызвали «скорую».

В 20.30 в приемном отделении знакомого роддома ахнули — нижнее давление 170!
Быстро, каталка, лифт. «Вам нельзя вставать, не поднимайте голову!»
«Там, в пакете, мои вещи и компот!»
«Посмотрите ее срочно! Все сухо, загиб. Когда отошли воды?»
«Какие воды? Не знаю, не помню. Там, в пакете, мои вещи и компот!»
Загиб поправили, мне сказали, как тужиться, и после трех «ой» ровно в 20.45 я родила кругленькую розовенькую девочку, 3300 весом, 50 см.
Я настаивала на немедленном кормлении, чтобы предупредить аллергию. Для кормления нужно было разрешение неонатолога. Кто-то весело крикнул в открытую дверь:
— У нас тут одна кормить хочет!
— Пусть кормит! — разрешил неонатолог с другого конца коридора.
Строго по расписанию, в 21.00 в моих объятьях, поддерживаемая акушеркой через пеленку, моя новорожденная голенькая дочка решительно крутила головой, принюхивалась и жадно ловила сосок. В полночь я не только самостоятельно кормила ее в палате, но и мужественно охраняла от тараканов. Все остальное пребывание в этом заведении подчинялось одному желанию: побыстрее домой!

В роддоме был ремонт, детское отделение оборудовали совсем рядом, и мы различали своих деток по голосам, а иногда забегали посмотреть, поправить пустышку. Некоторым медсестры даже показывали их деток во время переодевания. Нам выдали косынки. Соски мы мазали зеленкой, чтоб у детей молочницы не было. Это хорошо: под зеленкой не видно было кровавых трещин, и меня не ругали. Но кормить было жутко больно. Я всегда спала мало и чутко, но где-то на третий день усталость накатила, и, покормив дочку и налюбовавшись красавицей, я, исполненная теплых чувств, умиротворенно задремала минуты на три. Разбудил меня резкий голос:
— Что, проспала ребенка? Где он? Где твой ребенок? Ага, нет! Нету его! Все! Проспала! А это я его от тебя унесла! — оказалось, это санитарка так шутит…
В какой-то день среди рожениц прошел слух, что нужно пить специальные лекарства, чтоб сокращалась матка, иначе если она не сократится, то из роддома не выпишут. Паника! Случайно в тот вечер дежурила моя доктор Н., которая любезно осмотрела всю встревоженную палату. Таблетки никому не понадобились.

Выписка. Вещи собраны. Машина ждет. Медсестры закрылись где-то в подсобке, надолго, но без них никак. Вошла санитарка, наорала:
— Почему без косынки? Я скажу врачу, ребенка больше никогда не принесут!
Когда она ушла, я сама забрала ребенка, вещи и ушла. Уже возле выхода меня остановили, ребенка переодели, дали документы.
Дома первым делом распеленали дочку, и она долго, с наслаждением потягивалась.

Перлы педиатра

«Если я помою руки, у меня будет сухая кожа».
«Восьмимесячный ребенок может есть все, я не дам вам рецепт на молочную смесь».
«Аллергия? Ей уже есть год? Попробуйте полный голод, а потом дайте мочу. Только подкрасьте чем-то, а то она не захочет пить. Пусть думает, что компотик. Так лечилась мать моей подруги, но на третий день не выдержала…»

Эпилог

Не спрашивайте, какие прививки делали в роддоме моим детям, — я не знаю. Я знаю только одно — им сделали все прививки, которые были нужны.
Областной роддом получил какое-то умопомрачительное длинное название, констатирующее его хорошее отношение к младенцам, и закрылся на ремонт, который оказался скандально затратным и все еще не кончился.
Доктор В. сделал хорошую карьеру и стал очень большим доктором.
Доктор Н. через месяц на осмотре в консультации вручила мне гостинец — литровую банку меда.
Участковый педиатр Б., не имея детей, начала собирать документы на усыновление и ушла из поликлиники.
Однокурсница Валя много лет живет и работает в далекой европейской стране, приезжает только в гости к семье, и я не знаю, где она хранит бирочки из роддома.
Ее младший — тот ясноглазый брыкающийся мальчик — после университета пошел служить в армию, прошло уже полтора года. Сейчас две недели в части, две — в аду. Говорят, чтобы получить статус участника АТО, нужно там быть 45 дней непрерывно, поэтому льгот у него не будет.
Теперь он носит совсем другой талисман.